Клеточная терапия для нашей медицины – область молодая. Хотя развитием этого перспективного направления наши ученые занимаются уже лет пятнадцать. Среди тех, кто стоял у истоков клеточных технологий в России, – академик РАМН, доктор медицинских наук, профессор, директор Научного центра акушерства, гинекологии и перинатологии Геннадий СУХИХ.

Медицина будущего

– Геннадий Тихонович, о ваших работах, направленных на борьбу с серьезными недугами, ходят легенды. Возглавив крупный научный центр, вы продолжили развивать фундаментальные исследования в области клеточных технологий?

– Безусловно. Мы организовали в нашем Центре две очень мощные лаборатории – клеточной и молекулярной биологии. Хотя этой тематикой довольно серьезно занимаются не только у нас, но и в Центре хирургии РАМН, в Российском государственном медицинском университете, в Московской медицинской академии им. И. М. Сеченова.

– Когда говорят о клеточных технологиях, в первую очередь подразумевают стволовые клетки. Это основное направление вашей работы?

– На самом деле клеточные технологии – понятие более широкое, включающее в себя не только работу со стволовыми клетками. Одним из примеров такой работы можно считать практикующуюся в нашем центре иммунизацию лимфоцитами мужа или донора женщин, которые в силу иммунологических проблем на ранних сроках потеряли три и больше беременностей. Восстановив естественный механизм защиты, который у этих пар не развивается, нам удалось подарить желанного ребенка многим десяткам, сотням семей.

Говоря о стволовых клетках, нужно понимать, что это семейство разных типов клеток. Причем в этом семействе есть две принципиально разные группы: донорские клетки, которые получают из бластоцисты (ранняя стадия развития эмбриона), и собственные клетки (стволовые клетки взрослого человека), которые мы можем получать из самых различных источников.

Обыкновенное чудо

– И все же значительная часть ваших исследований связана с фетальными (зародышевыми) клетками. Почему?

– Это уникальный биологический материал. Эти клетки обладают фантастической способностью к росту и иммунологическим нейтралитетом, поэтому при введении в другой организм они не отторгаются. Дело в том, что во внутриутробном периоде все клетки – родственники, там нет врагов, нет границ. К тому же в эмбриональных клетках заложен универсальный механизм мгновенного убийства «непослушных» клеток, вышедших из-под контроля. Эти уникальные свойства эмбриональных клеток изначально гарантировали их успех в борьбе с тяжелейшими недугами.

– Какими, например?

– С помощью клеточной трансплантации можно лечить циррозы печени, заболевания почек, болезни центральной нервной системы (Дауна, Паркинсона, Аль-цгеймера), предотвратить тяжелейшие, смертельные осложнения сахарного диабета I и II типов, другие эндокринные расстройства. В нашем центре сейчас ведется очень интересная работа совместно с Научным центром сердечно-сосудистой хирургии им. А. Н. Бакулева и с кардиологами из ММА им. И. М. Сеченова по восстановлению тканей миокарда у больных после обширных инфарктов.

А недавно у нас в центре произошло знаменательное событие: пройдя курс лечения стволовыми клетками, впервые в мире молодая женщина с синдромом истощенных яичников (когда у женщин 26-32 лет наступает менопауза и никакое гормональное лечение не помогает) забеременела и родила здорового ребенка.

Интенсивно развивается в нашем центре и получение эмбриональных стволовых клеток из пуповинной крови. Это тоже очень интересные клетки, которыми при необходимости мы можем уже внутриутробно лечить еще нерожденного ребенка от различных патологий.

Аргументы против невежества

– Слышала о вашей интересной работе с детьми, страдающими синдромом Дауна. Какова ее судьба?

– Эти исследования мы были вынуждены прекратить. Хотя первые результаты были весьма обнадеживающими. Мы старались у детей с синдромом Дауна сохранить мозг, попробовать его максимально развить, чтобы эти дети были социально адаптированы, чтобы они могли учиться. Но, для того чтобы об этой работе говорить всерьез, нужно иметь большую доказательную базу, основанную на статистике из нескольких десятков, а может, и сотен таких детей, чью судьбу мы проследили бы до 5-7 лет. Но из-за непонимания со стороны общества, а то и некоторых наших коллег мы были вынуждены эти исследования прервать.

– Насколько я знаю, та же печальная участь постигла и другое, очень перспективное и важное направление вашей работы – с черепно-мозговыми травмами у детей на базе детской ГКБ №9 Москвы...

– Увы. Дело в том, что исследования в области эмбриональных стволовых клеток ассоциируются с чем-то спорным. Сразу на ум приходит ключевое слово «аборт». Но эти клетки получают не только из абортивного материала, но и из программ экстракорпорального оплодотворения, которые в народе называют «дети из пробирок». Формально это несостоявшаяся жизнь, лишние, оставшиеся от программы клетки. Вокруг них в мире как раз и разворачивается самая большая этическая дискуссия.

А когда речь идет об использовании фетальных клеток, полученных из остатков абортивной ткани, этических проблем в западном мире возникает гораздо меньше.

– Почему?

– Потому что право решать, будет развиваться эта беременность или нет, принадлежит самой женщине. Кстати, если вернуться к нашей работе в отделении детской нейрохирургии, то ее результаты были более чем обнадеживающие. И эту работу можно восстановить хоть завтра. Не хватает лишь волевого решения медицинских чиновников. И пока этого нет, мы работаем на крысах, на мышах, а в это время гибнут чьи-то дети, которым не помогают классические методы терапии. Скажите, где тут этика? Этично ли бесценный с биологической точки зрения материал, который может не только спасти, но и возродить другую жизнь, спускать в канализацию?

Проверка на прочность

– Много ли требуется материала для клеточной трансплантации?

– Немного. Тканей и клеток, полученных от 30 биологических единиц, достаточно для лечения 300 пациентов. Препарат, полученный из эмбриональных тканей, вводится в организм пациента с помощью инъекции. Однако сам путь от исходного вещества до готового «лекарства» долог и сложен. Из эмбриона выделяют необходимые для препарата ткани. Процесс это трудоемкий и требует ювелирной точности и абсолютной стерильности. Обработанный материал поступает в специальную лабораторию, где он тщательно очищается, тестируется и сертифицируется.

– А если беременность прервалась естественным путем? Этот материал для клеточной терапии использовать можно?

– Ни в коем случае! Потому что если природа, эволюция остановила развитие этой беременности, значит, эти клетки изначально потенциально нездоровы. Вот почему я и мои коллеги категорически против необдуманного, коммерческого использования стволовых клеток. Случайных людей в этой области быть не должно. Убежден: в период становления клеточных технологий у нас в стране было бы правильно ограничить эту область рамками крупных федеральных центров, имеющих научный потенциал и государственный уровень ответственности.

– А может, нам нужен соответствующий закон, регламентирующий эту область?

– Работа в этом направлении ведется: совместно с комитетами Госдумы трудится большая группа наших коллег под руководством академика РАН и РАМН, ректора ММА им. И. М. Сеченова Михаила Александровича Пальцева. Но процесс законотворчества идет медленно. Пока же мы пытаемся решать эту проблему в рамках РАМН, этических комитетов, ученых советов. И я бы хотел, чтобы у нас хватило смелости, а у наших руководителей и коллег мудрости не закрыть это направление, не растерять наработанное. Тормозить развитие этой области – значит тормозить развитие медицины.

Портал «Вечная молодость» www.vechnayamolodost.ru