Атеистический камень преткновения или "Красота спасет мир"
Иннокентий Киреев. Вся трудность постижения атеистом веры заключается в том, что он рассматривает ее как то, что можно изучить и познать с позиции:
- целесообразности самого познания;
- полезности изучаемого, его применимости в жизни.
Это не что иное, как подход к определению веры как "объекта". Для атеистического сознания это то, что можно положить под микроскоп и корректировать резкость изображения по своему "вкусу", а потом уже делать выводы. Но ведь вера - это не предмет, и даже не умозрение, а живая реальная форма личностного отношения человека к происходящему в его жизни.
Что интересно, такой подход к познанию современных атеистов не приветствовался бы величайшими умами Древней Греции, открытия которых были основой развития научной мысли в целом. "Евклид презирал практическую полезность, которую внедрял Платон. Говорят, что один ученик, прослушав доказательства, спросил, что выиграет он изучением геометрии; тогда Евклид позвал раба и сказал: "Дай молодому человеку грош, поскольку он непременно должен извлекать выгоду из того, что изучает." (Бертран Рассел. "История Западной философии и ее связи с политическими и социальными условиями от античности до наших дней. - СПб.: Изд. "Азбука", 2001. - стр.270).
По сравнению с атеистическим мышлением, греки не задавались вопросом о пользе своих научных открытий. Например, мало кто думал, что конические сечения будут кем-то применены с пользой для дела. Греки брались за изучение того, что могло и не привести к полезному употреблению. Как это ни странно может звучать для атеистов - греки брались за научные исследования ради них самих. Но почему?(!)
Потому что в человеке всегда была сильна тяга к прекрасному. И это "прекрасное" они стремились постичь, изучая гармоничность творения, и ощущали интуитивно связь видения этой гармонии в мире и связь с возможностью ее увидеть. Это то, что сегодня называют антропным принципом - человек умеет удивляться своей собственной способности познавать мир. И это удивление приносит человеку радость от познания окружающего его мира. Даже само ощущение гармонии (как инструмент, с помощью которого ее можно увидеть) заложено в человеке. Например понятие "красиво-некрасиво" выходит за рамки субъективности, и становится частью объективного опыта. Любой психологический тест на умение распределить предметы "красиво" в пространстве, будет пройден на "отлично" 9-ю участниками из 10-ти. Эти опыты ставились и выявлялась закономерность - человек, не будучи творческой натурой и не имея специальных навыков, может практически сразу расставить предметы на плоскости в соответствие с принципом "золотого сечения". На это способны даже дети.
Достаточно вспомнить фразу Ф.М.Достоевского "красота спасет мир", чтобы понять, почему первыми апологетами христианской истины стали именно греческие философы из среды ученых того времени. Они увидели красоту христианского благовестия. А разглядеть ее смогли, потому что всегда эту красоту искали. Наличие в чем-либо красоты для грека было достаточным, чтобы увидеть в этом саму истину. Для них эти категории неотделимы друг от друга. И доказательства разумности такого восприятия на сегодняшний день уже подтверждено научно.
Преимущественно первыми апологетами были философы и юристы. Это не удивительно, поскольку именно эти люди чаще могли присутствовать при судебных делах над первыми христианами и удивляться их стойкости и силе духа. Жажда познания мира как красоты всегда была присуща человеку. Но человеку совершенно не присуща жажда объяснения причины этой тяги, поскольку очевидность желания постижения мироздания не требует каких либо дополнительных объяснений. Это тоже самое, что объяснять свою разумность с помощью собственного разума. Понимание разумного нам дано априорно, как Кантовская "вещь в себе" или как априорные, заложенные в человеке геометрические понятия - точка, прямая, круг.
Причина по которой возникла возможность появления самого объяснения тяги человека к прекрасному, лежит не в плоскости научных исследований и открытий, а в плоскости мировоззрения, под которое порой подстраивается и сама научная мысль. Именно в результате такой подмены становится возможным объяснять например религиозность с позиции психических заболеваний (по Фрейду), а работу человеческой мысли - рефлексами, ничем не отличающимся от дрыганья ногами мертвой лягушки при прикосновении к ней наэлектризованной палочки.
Такая позиция исходит из восприятия бытия человека не с позиции ценности, а с позиции взгляда на человека как на объект познания, нивелирующий любые попытки увидеть за объектом саму личность. Такой взгляд не может непредвзято подойти к тому, что именуется глубиной человеческого существа. Но человечество замахнулось на самое святое и определило эту глубину просто как "душевный мир", отводя ему место мира "субъективного", а потом и вовсе обозначив этот уровень человеческого бытия синонимом ошибочности, неточности, невозможности познания и определения как чего-то объективного, а значит неважности, и в итоге - потере ценностной окраски того, что и составляет для любого человека основу восприятия его жизни. Психология давно уже ушла от подобной характеристики человеческой личности, поскольку лично столкнулась с последствиями такого взгляда на человека, но мировоззрение, как известно, более инертно.